Chapter V (Глава 5)
| CHAPTER V | ГЛАВА 5 |
| "Mother, mother, I am so happy!" whispered the girl, burying her face in the lap of the faded, tired-looking woman who, with back turned to the shrill intrusive light, was sitting in the one arm-chair that their dingy sitting-room contained. "I am so happy!" she repeated, "and you must be happy too!" | — Ах, мама, как я счастлива! — прошептала девушка, уткнувшись лицом в колени поблекшей, усталого вида женщины, сидевшей спиной к назойливо-яркому свету в единственном кресле, имевшемся в убогой гостиной. — Я ужасно счастлива, мама, и ты тоже должна чувствовать себя счастливой! |
| Mrs. Vane winced and put her thin, bismuth-whitened hands on her daughter's head. "Happy!" she echoed, "I am only happy, Sibyl, when I see you act. You must not think of anything but your acting. Mr. Isaacs has been very good to us, and we owe him money." The girl looked up and pouted. "Money, Mother?" she cried, "what does money matter? Love is more than money." |
Миссис Вейн поморщилась, словно от боли, и, положив худые, неестественно белые от висмутовых белил руки на голову дочери, с горечью проговорила: — Счастливой? Я счастлива, Сибилла, только когда вижу тебя на сцене. Ты не должна думать ни о чем, кроме театра. Мистер Айзекс к нам необычайно добр, и мы должны ему столько денег… Девушка подняла голову и, надув губки, воскликнула: — Ах, мама, что такое деньги в сравнении с любовью! |
| "Mr. Isaacs has advanced us fifty pounds to pay off our debts and to get a proper outfit for James. You must not forget that, Sibyl. Fifty pounds is a very large sum. Mr. Isaacs has been most considerate." "He is not a gentleman, Mother, and I hate the way he talks to me," said the girl, rising to her feet and going over to the window. "I don't know how we could manage without him," answered the elder woman querulously. |
— Мистер Айзекс дал нам пятьдесят фунтов вперед, чтобы мы расплатились с долгами и смогли снарядить в дорогу Джеймса. Не забывай этого, Сибилла. Пятьдесят фунтов — это большая сумма. Мистер Айзекс нам очень помог. — Но он не джентльмен, мама, и мне так неприятна его манера со мной разговаривать, — ответила девушка и, встав на ноги, подошла к окну. — Не знаю, что бы мы без него делали, — ворчливо проговорила миссис Вейн. |
| Sibyl Vane tossed her head and laughed. "We don't want him any more, Mother. Prince Charming rules life for us now." Then she paused. A rose shook in her blood and shadowed her cheeks. Quick breath parted the petals of her lips. They trembled. Some southern wind of passion swept over her and stirred the dainty folds of her dress. "I love him," she said simply. |
Сибилла вскинула голову и рассмеялась: — Он нам больше не нужен, мама! Теперь в нашей жизни всё будет решать Прекрасный Принц. И она вдруг умолкла. К лицу ее прихлынула кровь, вспыхнув розами на щеках, лепестки ее трепещущих губ раскрылись в учащенном дыхании. Казалось, над нею пронесся полуденный ветер страсти, всколыхнув складки ее элегантного платья. — Я так люблю его, мама! — выдохнула она. |
| "Foolish child! foolish child!" was the parrot-phrase flung in answer. The waving of crooked, false-jewelled fingers gave grotesqueness to the words. | — Глупышка! Ах, какая же ты глупышка! — твердила, словно попугай, ее мать, сжимая и разжимая скрюченные, унизанные дешевыми перстнями пальцы, что придавало ее словам какое-то зловещее звучание |
| The girl laughed again. The joy of a caged bird was in her voice. Her eyes caught the melody and echoed it in radiance, then closed for a moment, as though to hide their secret. When they opened, the mist of a dream had passed across them. | Но девушка опять рассмеялась, и в голосе ее зазвенела радость заключенной в золотую клетку птицы. Глаза ее засияли, подхватив и повторив мелодию смеха, затем сомкнулись, словно стараясь уберечь сокровенную тайну, а когда вновь открылись, были подернуты пеленой заветной мечты. |
| Thin-lipped wisdom spoke at her from the worn chair, hinted at prudence, quoted from that book of cowardice whose author apes the name of common sense. She did not listen. She was free in her prison of passion. Her prince, Prince Charming, was with her. She had called on memory to remake him. She had sent her soul to search for him, and it had brought him back. His kiss burned again upon her mouth. Her eyelids were warm with his breath. | Ее мать, словно олицетворение узкогубой Мудрости, взывала к дочери из потертого кресла, умоляя ее проявлять благоразумие и осторожность, подкрепляя свои призывы цитатами из Книги малодушия, написанной автором, называющим себя Здравым Смыслом. Сибилла ее не слушала. Она чувствовала себя свободной, как птица, в своей темнице страсти. С ней был ее принц, ее Прекрасный Принц. Она призвала на помощь Память, чтобы воссоздать его образ. Она отправила свою душу на его поиски, и та привела его к ней. Его поцелуй вновь пылал на ее устах, и веки ее согревались его дыханием. |
| Then wisdom altered its method and spoke of espial and discovery. This young man might be rich. If so, marriage should be thought of. Against the shell of her ear broke the waves of worldly cunning. The arrows of craft shot by her. She saw the thin lips moving, and smiled. | А Мудрость тем временем изменила тактику и стала говорить о необходимости навести справки и установить истинное положение вещей. Этот молодой человек, должно быть, богат. Если это действительно так, то нужно уже думать об оформлении с ним отношений. Но волны житейской предусмотрительности разбивались об ушные раковины Сибиллы, не попадая внутрь, стрелы умудренного коварства пролетали мимо нее. Она лишь видела, как движутся узкие губы Мудрости, но не слышала слов и улыбалась. |
| Suddenly she felt the need to speak. The wordy silence troubled her. "Mother, Mother," she cried, "why does he love me so much? I know why I love him. I love him because he is like what love himself should be. But what does he see in me? I am not worthy of him. And yet—why, I cannot tell—though I feel so much beneath him, I don't feel humble. I feel proud, terribly proud. Mother, did you love my father as I love Prince Charming?" |
Внезапно она почувствовала потребность что-то сказать в ответ. Ее молчание на фоне потока обращенных к ней слов встревожило ее. — Мама, ах, мама! — воскликнула она. — За что он так любит меня? Я знаю, за что полюбила его — за то, что он прекрасен, как сама Любовь, — но что он нашел во мне? Ведь я его совершенно не стою. И все же, хоть я и понимаю, что ниже его, почему-то — сама не знаю, почему — я не чувствую себя приниженной. Я чувствую себя гордой, ужасно гордой! Мама, скажи, ты любила папу так же сильно, как я Прекрасного Принца? |
| The elder woman grew pale beneath the coarse powder that daubed her cheeks, and her dry lips twitched with a spasm of pain. Sybil rushed to her, flung her arms round her neck, and kissed her. "Forgive me, Mother. I know it pains you to talk about our father. But it only pains you because you loved him so much. Don't look so sad. I am as happy to-day as you were twenty years ago. Ah! let me be happy for ever!" |
Лицо ее матери вдруг побледнело под толстым слоем дешевой пудры, сухие губы искривила судорожная гримаса боли. Сибилла бросилась к ней, обняла ее и поцеловала. — Прости меня, мамочка! Я знаю, как больно тебе говорить об отце. И я понимаю — это потому, что ты его так любила. Пожалуйста, не грусти! Сегодня я переполнена счастьем — наверно, как и ты двадцать лет назад. Ах, если бы счастье продолжалось всю жизнь! |
| "My child, you are far too young to think of falling in love. Besides, what do you know of this young man? You don't even know his name. The whole thing is most inconvenient, and really, when James is going away to Australia, and I have so much to think of, I must say that you should have shown more consideration. However, as I said before, if he is rich ..." "Ah! Mother, Mother, let me be happy!" |
— Дитя мое, ты слишком молода, чтобы думать о любви. К тому же, что тебе известно об этом молодом человеке? Ты даже не знаешь его имени. И вообще, у меня и без тебя хватает забот, особенно сейчас, когда Джеймс уезжает в Австралию. Право, ты должна думать и о других… Впрочем, как я уже сказала, если выяснится, что он богат… — Ах, мама, мама, мне так хочется быть счастливой! |
| Mrs. Vane glanced at her, and with one of those false theatrical gestures that so often become a mode of second nature to a stage-player, clasped her in her arms. At this moment, the door opened and a young lad with rough brown hair came into the room. He was thick-set of figure, and his hands and feet were large and somewhat clumsy in movement. He was not so finely bred as his sister. One would hardly have guessed the close relationship that existed between them. Mrs. Vane fixed her eyes on him and intensified her smile. She mentally elevated her son to the dignity of an audience. She felt sure that the tableau was interesting. | Миссис Вейн взглянула на дочь и с чисто театральной искусственностью, которая у актеров часто становится второй натурой, заключила ее в объятия. В этот момент отворилась дверь, и в комнату вошел коренастый, несколько неуклюжий юноша с взлохмаченными каштановыми волосами и большими руками и ногами. В нем не было и следа того изящества, которое отличало его сестру. Трудно было поверить, что они в таком близком родстве. Миссис Вейн устремила свой взгляд на сына, и улыбка ее стала шире. Она воспринимала его в данный момент как публику и была уверена, что они с дочерью смотрятся очень эффектно. |
| "You might keep some of your kisses for me, Sibyl, I think," said the lad with a good-natured grumble. "Ah! but you don't like being kissed, Jim," she cried. "You are a dreadful old bear." And she ran across the room and hugged him. James Vane looked into his sister's face with tenderness. "I want you to come out with me for a walk, Sibyl. I don't suppose I shall ever see this horrid London again. I am sure I don't want to." "My son, don't say such dreadful things," murmured Mrs. Vane, taking up a tawdry theatrical dress, with a sigh, and beginning to patch it. She felt a little disappointed that he had not joined the group. It would have increased the theatrical picturesqueness of the situation. "Why not, Mother? I mean it." |
— Могла бы оставить и для меня несколько поцелуев, Сибилла, — сказал юноша с шутливым упреком. — Но ты же не любишь, когда тебя целуют, Джим, — отозвалась Сибилла. — Ты ведь у нас настоящий медведь! Она подбежала к брату и обняла его. Джеймс Вейн нежно заглянул ей в глаза и сказал: — Пойдем погуляем, Сибилла. Скорее всего, я больше никогда не увижу этот жуткий Лондон, но я не жалею об этом. — Джеймс, не надо говорить такие ужасные вещи, — пробормотала миссис Вейн и, вздохнув, принялась латать какое-то чудовищно безвкусное театральное платье. Она была немного разочарована, что Джеймс не присоединился к их с Сибиллой трогательной сцене — это намного увеличило бы театральный эффект. — Я это говорю, потому что так думаю, мама. |
| "You pain me, my son. I trust you will return from Australia in a position of affluence. I believe there is no society of any kind in the Colonies—nothing that I would call society—so when you have made your fortune, you must come back and assert yourself in London." "Society!" muttered the lad. "I don't want to know anything about that. I should like to make some money to take you and Sibyl off the stage. I hate it." "Oh, Jim!" said Sibyl, laughing, "how unkind of you! But are you really going for a walk with me? That will be nice! I was afraid you were going to say good-bye to some of your friends—to Tom Hardy, who gave you that hideous pipe, or Ned Langton, who makes fun of you for smoking it. It is very sweet of you to let me have your last afternoon. Where shall we go? Let us go to the park." "I am too shabby," he answered, frowning. "Only swell people go to the park." "Nonsense, Jim," she whispered, stroking the sleeve of his coat. |
— Но ты мне делаешь больно, Джеймс. Надеюсь, ты вернешься из Австралии состоятельным человеком. Мне кажется, в колониях нет приличного общества — во всяком случае, приличного общества в моем понимании — поэтому, когда тебе удастся нажить состояние, сразу же возвращайся: ты сможешь добиться солидного положения только в Лондоне. — Приличное общество! — пробурчал парень. — Очень оно мне нужно! Если удастся заработать деньжонок, то первое, что я сделаю, — заберу вас с Сибиллой из театра. Ненавижу его! — Ах, Джим, какой ты ворчун! — засмеялась Сибилла. — Скажи, ты действительно хочешь пойти со мной погулять? Это было бы просто чудесно! А я думала, ты отправишься прощаться с друзьями — с твоим Томом Харди, который подарил тебе эту противную трубку, или с Недом Лэнгтоном, который смеется над тобой за то, что ты ее куришь. С твоей стороны очень мило, что последний свой день ты решил провести со мной. И куда мы пойдем? Слушай, давай погуляем в Гайд-Парке! — Нет, я слишком плохо одет, — хмуро ответил Джеймс. — В Гайд-Парке гуляет только шикарная публика. — Глупости, Джим! — шепнула ему Сибилла, поглаживая рукав его плаща. |
| He hesitated for a moment. "Very well," he said at last, "but don't be too long dressing." She danced out of the door. One could hear her singing as she ran upstairs. Her little feet pattered overhead. He walked up and down the room two or three times. Then he turned to the still figure in the chair. "Mother, are my things ready?" he asked. | — Ну, ладно, — согласился Джеймс после минутного колебания. — Иди одевайся, только не очень долго. Сибилла, пританцовывая, выпорхнула из гостиной и, напевая, взбежала по лестнице. Вскоре ее легкие шаги послышались в комнате наверху. Джеймс несколько раз прошелся взад и вперед по комнате, затем повернулся к неподвижной фигуре в кресле и спросил: — Кажется, все готово к моему отъезду? |
| "Quite ready, James," she answered, keeping her eyes on her work. For some months past she had felt ill at ease when she was alone with this rough stern son of hers. Her shallow secret nature was troubled when their eyes met. She used to wonder if he suspected anything. The silence, for he made no other observation, became intolerable to her. She began to complain. Women defend themselves by attacking, just as they attack by sudden and strange surrenders. "I hope you will be contented, James, with your sea-faring life," she said. "You must remember that it is your own choice. You might have entered a solicitor's office. Solicitors are a very respectable class, and in the country often dine with the best families." |
Последние месяцы миссис Вейн чувствовала себя как-то неловко, оставаясь наедине со своим суровым и прямолинейным сыном. Человек, по природе своей неглубокий и неискренний, она приходила в смятение, встречаясь с ним взглядами, и не раз задавала себе вопрос, не подозревает ли он чего-нибудь. А он между тем не произносил больше ни слова, и молчание становилось невыносимым. Тогда заговорила она, напустившись на него с жалобами и упреками. У женщин лучший способ защиты — нападение, а лучший способ нападения — внезапное и необъяснимое отступление. — Учти, Джеймс, ты сам себе выбрал жизнь моряка, — начала миссис Вейн, — так что ни на кого не пеняй, если она покажется тебе не слишком сладкой. А ведь мог бы поступить в контору какого-нибудь адвоката. Адвокаты пользуются большим уважением в обществе, их приглашают обедать в самые лучшие дома. |
| "I hate offices, and I hate clerks," he replied. "But you are quite right. I have chosen my own life. All I say is, watch over Sibyl. Don't let her come to any harm. Mother, you must watch over her." "James, you really talk very strangely. Of course I watch over Sibyl." "I hear a gentleman comes every night to the theatre and goes behind to talk to her. Is that right? What about that?" |
— Ненавижу конторы и ненавижу чиновников, — буркнул Джеймс. — И ты совершенно права — я сам выбрал себе такую жизнь. А тебе я скажу одно: береги Сибиллу. Заботься о том, чтобы ничего плохого с ней не случилось. Хорошенько смотри за ней. — Не понимаю, зачем ты все это говоришь, Джеймс. Разумеется, я буду присматривать за Сибиллой. — Я слышал, что в ваш театр повадился ходить какой-то молодой человек и что он взял моду заглядывать к ней за кулисы. Это правда? Что ему от нее нужно? |
| "You are speaking about things you don't understand, James. In the profession we are accustomed to receive a great deal of most gratifying attention. I myself used to receive many bouquets at one time. That was when acting was really understood. As for Sibyl, I do not know at present whether her attachment is serious or not. But there is no doubt that the young man in question is a perfect gentleman. He is always most polite to me. Besides, he has the appearance of being rich, and the flowers he sends are lovely." | — Ах, Джеймс, ты в этих вещах ничего не смыслишь. Мы, актеры, привыкли, чтобы нам оказывали внимание. Мне тоже когда-то дарили цветы. В те времена умели ценить искусство игры. Ну а что касается Сибиллы… Я не знаю, насколько серьезно ее чувство. Но этот молодой человек — без сомнения, настоящий джентльмен. Он всегда так учтив со мной. И по всему заметно, что он богат. А какие чудесные цветы он присылает Сибилле! |
| "You don't know his name, though," said the lad harshly. "No," answered his mother with a placid expression in her face. "He has not yet revealed his real name. I think it is quite romantic of him. He is probably a member of the aristocracy." James Vane bit his lip. "Watch over Sibyl, Mother," he cried, "watch over her." |
— Но ты даже не знаешь его имени! — с напором воскликнул юноша. — Да, не знаю, — с безмятежным спокойствием ответила его мать. — Он пока еще не открыл своего имени. Но мне кажется, это даже романтично. У меня такое впечатление, что он из аристократических кругов. Джеймс Вейн закусил губу, стараясь себя сдержать. — Береги Сибиллу, мама! — снова повторил он. — Присматривай за ней! |
| "My son, you distress me very much. Sibyl is always under my special care. Of course, if this gentleman is wealthy, there is no reason why she should not contract an alliance with him. I trust he is one of the aristocracy. He has all the appearance of it, I must say. It might be a most brilliant marriage for Sibyl. They would make a charming couple. His good looks are really quite remarkable; everybody notices them." | — Джеймс, ты меня очень обижаешь. Разве я мало забочусь о Сибилле? А кроме того, если этот джентльмен богат, почему бы ей за него и не выйти? Я уверена, он знатного рода. Это по всему видно. Сибилла может сделать блестящую партию, и они будут замечательной парой. Он действительно на редкость красив — все это замечают. |
| The lad muttered something to himself and drummed on the window-pane with his coarse fingers. He had just turned round to say something when the door opened and Sibyl ran in. "How serious you both are!" she cried. "What is the matter?" "Nothing," he answered. "I suppose one must be serious sometimes. Good-bye, Mother; I will have my dinner at five o'clock. Everything is packed, except my shirts, so you need not trouble." |
Джеймс проворчал себе что-то под нос и стал барабанить пальцами по стеклу. Когда он вновь повернулся к матери, собираясь ей что-то сказать, отворилась дверь и в комнату вбежала Сибилла. — Что это вы такие серьезные? — спросила она. — Надеюсь, ничего не случилось? — А что может случиться? — отозвался Джеймс. — Должны же люди хоть иногда быть серьезными. До свидания, мама. Обедать я буду в пять. У меня все уложено, кроме рубашек, так что ты ни о чем не беспокойся. |
| "Good-bye, my son," she answered with a bow of strained stateliness. She was extremely annoyed at the tone he had adopted with her, and there was something in his look that had made her feel afraid. "Kiss me, Mother," said the girl. Her flowerlike lips touched the withered cheek and warmed its frost. "My child! my child!" cried Mrs. Vane, looking up to the ceiling in search of an imaginary gallery. "Come, Sibyl," said her brother impatiently. He hated his mother's affectations. |
— До свидания, Джеймс, — ответила миссис Вейн, кивнув сыну с величественно-холодным видом. Ей очень не понравился тон, которым он разговаривал с ней, и что-то в выражении его лица пугало ее. — Поцелуй меня, мама, — сказала Сибилла. Ее губы, нежные, как лепестки цветка, коснулись увядшей щеки и растопили иней на ней. — Моя девочка, моя дорогая девочка! — воскликнула миссис Вейн, поднимая глаза к потолку — туда, где рукоплескала воображаемая галерка. — Пойдем скорее, Сибилла! — нетерпеливо произнес Джеймс. Он на дух не выносил аффектации любого рода. |
| They went out into the flickering, wind-blown sunlight and strolled down the dreary Euston Road. The passersby glanced in wonder at the sullen heavy youth who, in coarse, ill-fitting clothes, was in the company of such a graceful, refined-looking girl. He was like a common gardener walking with a rose. | Они вышли из дому и отправились по унылой Юстон-роуд к центру города. Солнце, стараясь пробиться сквозь гонимые ветром тучи, то гасло, то вновь ярко вспыхивало. Прохожие удивленно посматривали на угрюмого, нескладного парня в дешевом, плохо сшитом костюме, и шедшую рядом с ним изящную, грациозную девушку. Эта странная пара напоминала увальня-садовника с изысканной розой. |
| Jim frowned from time to time when he caught the inquisitive glance of some stranger. He had that dislike of being stared at, which comes on geniuses late in life and never leaves the commonplace. Sibyl, however, was quite unconscious of the effect she was producing. Her love was trembling in laughter on her lips. She was thinking of Prince Charming, and, that she might think of him all the more, she did not talk of him, but prattled on about the ship in which Jim was going to sail, about the gold he was certain to find, about the wonderful heiress whose life he was to save from the wicked, red-shirted bushrangers. For he was not to remain a sailor, or a supercargo, or whatever he was going to be. Oh, no! A sailor's existence was dreadful. | Джим хмурился, ловя на себе любопытные взгляды. Как и все обычные люди, он не любил, когда на него глазели, — в отличие от знаменитостей, которым всеобщее внимание приедается лишь на закате дней. Сибилла же совершенно не замечала, что ею любуются. В ее смехе звенела радость любви. Думать она могла об одном лишь Прекрасном Принце, но, чтобы оставаться с ним в мыслях наедине, говорила о чем угодно, но только не о нем, — и о корабле, на котором поплывет Джеймс, и о золоте, которое он непременно найдет в своих скитаниях, и о прекрасной наследнице огромного состояния, которую он спасет от австралийских разбойников в красных рубахах. Сибилла и мысли не допускала, что Джеймс может проплавать всю жизнь простым матросом или, в лучшем случае, боцманом. О нет, это не для него — ведь жизнь моряка ужасна! |
| Fancy being cooped up in a horrid ship, with the hoarse, hump-backed waves trying to get in, and a black wind blowing the masts down and tearing the sails into long screaming ribands! He was to leave the vessel at Melbourne, bid a polite good-bye to the captain, and go off at once to the gold-fields. Before a week was over he was to come across a large nugget of pure gold, the largest nugget that had ever been discovered, and bring it down to the coast in a waggon guarded by six mounted policemen. The bushrangers were to attack them three times, and be defeated with immense slaughter. Or, no. He was not to go to the gold-fields at all. They were horrid places, where men got intoxicated, and shot each other in bar-rooms, and used bad language. | Как это страшно — быть прикованным к кораблю, когда его с грозным ревом атакуют гигантские волны, а свирепый ветер ломает высокие мачты, как спички, и рвет на узкие полосы паруса! Как только корабль бросит якорь в Мельбурне, Джеймс, учтиво распрощавшись с капитаном, отправится, не теряя ни секунды, на золотые прииски. Не пройдет и недели, как он набредет на самородок чистого золота, крупнее которого еще никто и никогда не находил, и под охраной шести конных полицейских перевезет его в фургоне на побережье. По пути на них трижды будут нападать разбойники, но все атаки будут отражены с большими для нападавших потерями… Впрочем, нет, ни на какие прииски он не поедет, ведь каждый из них — это ужасное место: там люди собираются в барах и пьянствуют, а затем стреляют и убивают друг друга; там слишком все сквернословят. Пусть лучше Джеймс станет фермером и займется разведением овец. |
| He was to be a nice sheep-farmer, and one evening, as he was riding home, he was to see the beautiful heiress being carried off by a robber on a black horse, and give chase, and rescue her. Of course, she would fall in love with him, and he with her, and they would get married, and come home, and live in an immense house in London. Yes, there were delightful things in store for him. But he must be very good, and not lose his temper, or spend his money foolishly. She was only a year older than he was, but she knew so much more of life. He must be sure, also, to write to her by every mail, and to say his prayers each night before he went to sleep. God was very good, and would watch over him. She would pray for him, too, and in a few years he would come back quite rich and happy. | А однажды, возвращаясь с пастбищ домой, он увидит, как разбойник на черном коне увозит прекрасную девушку, наследницу огромных богатств. Он бросится за ним вдогонку и спасет красавицу. Она, конечно, полюбит его, а он ее, они обвенчаются, а затем вернутся на родину и будут жить в Лондоне, в огромном доме. Да, Сибилла была уверена — Джеймса ждет прекрасное будущее. Но ему нужно быть очень прилежным, никогда не выходить из себя и не тратить попусту деньги. — Хоть я старше тебя всего лишь на год, — продолжала Сибилла, — жизнь я знаю намного лучше, чем ты, так что заруби себе на носу все, что я тебе сказала. Смотри не забывай мне писать с каждой почтой и обязательно молись перед сном. Господь Бог всемилостив и не оставит тебя, а я тоже буду молиться за тебя каждый вечер. Пройдет немного лет, и ты вернешься домой богатым и счастливым. |
| The lad listened sulkily to her and made no answer. He was heart-sick at leaving home. | Джеймс слушал сестру все с тем же угрюмым видом и ничего не говорил в ответ. Он уезжал из дома с тяжелым сердцем. |
| Yet it was not this alone that made him gloomy and morose. Inexperienced though he was, he had still a strong sense of the danger of Sibyl's position. This young dandy who was making love to her could mean her no good. He was a gentleman, and he hated him for that, hated him through some curious race-instinct for which he could not account, and which for that reason was all the more dominant within him. He was conscious also of the shallowness and vanity of his mother's nature, and in that saw infinite peril for Sibyl and Sibyl's happiness. Children begin by loving their parents; as they grow older they judge them; sometimes they forgive them. | Но хмурился он не только из-за предстоящей разлуки. При всей своей неопытности юноша остро чувствовал, что Сибилле угрожает опасность. От этого молодого денди, который за ней ухаживает, ничего хорошего ждать не приходится. Он ведь джентльмен — и уже поэтому Джеймс ненавидел его, ненавидел безотчетно, в силу какого-то врожденного инстинкта, им не вполне сознаваемого, а потому и всевластного. К тому же, зная легкомысленный и тщеславный характер матери, он видел в этом потенциальную опасность для Сибиллы и ее счастья. В детстве мы очень любим родителей; взрослея, начинаем их осуждать, но прощаем их крайне редко. |
| His mother! He had something on his mind to ask of her, something that he had brooded on for many months of silence. A chance phrase that he had heard at the theatre, a whispered sneer that had reached his ears one night as he waited at the stage-door, had set loose a train of horrible thoughts. He remembered it as if it had been the lash of a hunting-crop across his face. His brows knit together into a wedge-like furrow, and with a twitch of pain he bit his underlip. | Джеймсу давно хотелось задать матери один вопрос — вопрос, который мучил его вот уже много месяцев. Случайная фраза, услышанная им в театре, глумливый шепот, донесшийся до его ушей однажды вечером, когда он ждал мать у входа в артистическое фойе, породили у него целый ворох пугающих подозрений. Даже воспоминание об этой минуте обожгло его, как удар хлыста по лицу. Он сдвинул теснее брови, так что между ними образовалась глубокая, клинообразная морщина, и с гримасой боли закусил нижнюю губу. |
| "You are not listening to a word I am saying, Jim," cried Sibyl, "and I am making the most delightful plans for your future. Do say something." "What do you want me to say?" "Oh! that you will be a good boy and not forget us," she answered, smiling at him. He shrugged his shoulders. "You are more likely to forget me than I am to forget you, Sibyl." She flushed. "What do you mean, Jim?" she asked. "You have a new friend, I hear. Who is he? Why have you not told me about him? He means you no good." "Stop, Jim!" she exclaimed. "You must not say anything against him. I love him." "Why, you don't even know his name," answered the lad. "Who is he? I have a right to know." |
— Ты меня совсем не слушаешь, Джим! — воскликнула Сибилла. — А я стараюсь, строю для тебя такие чудесные планы на будущее! Ну, скажи мне хоть что-нибудь! — Что, например? — Ну хотя бы пообещай быть хорошим мальчиком и не забывать нас, — ответила с улыбкой Сибилла. Джеймс пожал плечами: — Скорее ты забудешь меня, а не я тебя. Щеки Сибиллы залил румянец: — Что ты этим хочешь сказать, Джим? — Да вот, говорят, у тебя появился дружок. Хотел бы я знать, кто он такой? Почему ты мне о нем ничего не рассказывала? Чует мое сердце, к добру это знакомство не приведет. — Прекрати, Джим! — воскликнула Сибилла. — Ты не должен плохо о нем говорить. Я люблю его. — Тебе даже имя его неизвестно, — проворчал Джеймс. — И все-таки, кто он такой? Я, кажется, имею право знать. |
| "He is called Prince Charming. Don't you like the name. Oh! you silly boy! you should never forget it. If you only saw him, you would think him the most wonderful person in the world. Some day you will meet him—when you come back from Australia. You will like him so much. Everybody likes him, and I ... love him. I wish you could come to the theatre to-night. He is going to be there, and I am to play Juliet. Oh! how I shall play it! Fancy, Jim, to be in love and play Juliet! To have him sitting there! To play for his delight! I am afraid I may frighten the company, frighten or enthrall them. | — Его звать Прекрасный Принц. Правда, чудесное имя? Запомни его навсегда, глупый мальчик. Если б ты увидел моего Принца, то сразу бы понял: лучше его никого нет на свете. Вот вернешься из Австралии, и я вас обязательно познакомлю. Он очень тебе понравится, Джим. Он всем нравится, ну а я… я люблю его. Как жаль, что ты сегодня не сможешь пойти в театр. Он обещал приехать, и я сегодня играю Джульетту. Ах, как я ее сыграю! Ты только представь себе, Джим, до чего это замечательно: быть влюбленной — и играть Джульетту, да еще когда в зале присутствует он! Какое счастье играть для него! Я сегодня заставлю рыдать всю публику! Я приведу всех в восторг! |
| To be in love is to surpass one's self. Poor dreadful Mr. Isaacs will be shouting 'genius' to his loafers at the bar. He has preached me as a dogma; to-night he will announce me as a revelation. I feel it. And it is all his, his only, Prince Charming, my wonderful lover, my god of graces. But I am poor beside him. Poor? What does that matter? When poverty creeps in at the door, love flies in through the window. Our proverbs want rewriting. They were made in winter, and it is summer now; spring-time for me, I think, a very dance of blossoms in blue skies." | Любить — значит превосходить самого себя. Этот ужасный мистер Айзекс будет кричать «она гений!» всяким бездельникам, которые вечно толкутся у него в баре. Он всегда верил в меня, ну а сегодня я даже для него окажусь откровением. Я это чувствую. И все это для него, только для него, для моего Прекрасного Принца, моего возлюбленного, моего божества! Я чувствую себя такой бедненькой рядом с ним… Впрочем, бедность, богатство — какое это имеет значение?! Пословица говорит: бедность вползает через дверь, а любовь влетает в окно. Наши пословицы следовало бы переделать. Их придумывали зимой, а теперь лето… Хотя для меня сейчас весеннее время, настоящий праздник цветов под голубым небом. |
| "He is a gentleman," said the lad sullenly. "A prince!" she cried musically. "What more do you want?" "He wants to enslave you." "I shudder at the thought of being free." "I want you to beware of him." "To see him is to worship him; to know him is to trust him." "Sibyl, you are mad about him." |
— Но он же джентльмен, — враждебно произнес Джеймс. — Он Принц! — воскликнула, будто пропела, Сибилла. — И этим все сказано. — Он хочет поработить тебя. — А я содрогаюсь при одной только мысли быть снова свободной. — Остерегайся его, Сибилла! — Увидев его, невозможно не боготворить его; узнав его, невозможно ему не верить. — Вижу, Сибилла, он совсем лишил тебя разума. |
| She laughed and took his arm. "You dear old Jim, you talk as if you were a hundred. Some day you will be in love yourself. Then you will know what it is. Don't look so sulky. Surely you should be glad to think that, though you are going away, you leave me happier than I have ever been before. Life has been hard for us both, terribly hard and difficult. But it will be different now. You are going to a new world, and I have found one. Here are two chairs; let us sit down and see the smart people go by." | Сибилла рассмеялась и взяла его под руку. — Мой дорогой брат, ты рассуждаешь, как столетний старец. Когда-нибудь ты и сам полюбишь и тогда поймешь, какое это волшебное чувство. Ну не дуйся, прошу, тебя! Ты бы радоваться должен, что, хоть и уезжаешь из родного дома, можешь видеть меня такой счастливой. Для нас жизнь всегда была несладкой. Ничего, кроме трудов и лишений, мы с тобой до сих пор не знали. Но теперь все будет иначе. И мне не надо уезжать в поисках нового мира, как тебе, — я уже обрела его здесь… Смотри, освободилось место; давай сядем и будем смотреть на прохожих — они так нарядно и модно одеты. |
| They took their seats amidst a crowd of watchers. The tulip-beds across the road flamed like throbbing rings of fire. A white dust—tremulous cloud of orris-root it seemed—hung in the panting air. The brightly coloured parasols danced and dipped like monstrous butterflies. | Они сели и, как все остальные, стали глазеть на гуляющую публику. Тюльпаны на клумбах с другой стороны дороги пылали дрожащими языками пламени. В воздухе висела белая пыль, словно зыбкое облако ароматной пудры из фиалкового корня. Огромными бабочками порхали над головами разноцветные зонтики. |
| She made her brother talk of himself, his hopes, his prospects. He spoke slowly and with effort. They passed words to each other as players at a game pass counters. Sibyl felt oppressed. She could not communicate her joy. A faint smile curving that sullen mouth was all the echo she could win. After some time she became silent. Suddenly she caught a glimpse of golden hair and laughing lips, and in an open carriage with two ladies Dorian Gray drove past. | Сибилла настойчиво расспрашивала брата о его надеждах и планах. Джеймс отвечал медленно и неохотно. Они обменивались словами, как играющие в шашки обмениваются ходами. Сибилле хотелось заразить Джеймса кипящей в ней радостью, но единственным откликом, который ей удалось вызвать, была вымученная улыбка на его хмуром лице. Вдруг ее внимание привлекло прекрасное лицо в обрамлении золотых волос и столь знакомая ей улыбка: мимо в открытом экипаже проехал Дориан Грей с двумя дамами. |
| She started to her feet. "There he is!" she cried. "Who?" said Jim Vane. "Prince Charming," she answered, looking after the victoria. He jumped up and seized her roughly by the arm. "Show him to me. Which is he? Point him out. I must see him!" he exclaimed; but at that moment the Duke of Berwick's four-in-hand came between, and when it had left the space clear, the carriage had swept out of the park. "He is gone," murmured Sibyl sadly. "I wish you had seen him." "I wish I had, for as sure as there is a God in heaven, if he ever does you any wrong, I shall kill him." She looked at him in horror. He repeated his words. They cut the air like a dagger. The people round began to gape. A lady standing close to her tittered. "Come away, Jim; come away," she whispered. He followed her doggedly as she passed through the crowd. He felt glad at what he had said. |
Сибилла импульсивно вскочила и вскрикнула: — Это он! — Кто? — спросил Джим Вейн. — Прекрасный Принц! — ответила она, провожая глазами коляску. Джим тоже вскочил и, крепко ухватив ее за руку повыше локтя, воскликнул: — Покажи его мне! Я должен его увидеть! Но в эту минуту появившийся запряженный четверкой экипаж герцога Бервикского заслонил все впереди, а когда он проехал, коляски Дориана уже не было в парке. — Уехал! — огорченно проговорила Сибилла. — Ах, как жаль, что ты его не увидел! — Мне тоже жаль. Потому что, если он тебя обидит, клянусь богом, я убью его. Сибилла в ужасе взглянула на брата. А тот повторил свою угрозу. Слова его со свистом прорезали воздух, словно кинжал, и люди стали оглядываться на него. Стоявшая рядом женщина захихикала. — Пойдем отсюда, Джим, — прошептала Сибилла и стала пробираться через толпу; Джим покорно шел вслед за ней. Он высказал все, что думал, и на душе у него стало легче. |
| When they reached the Achilles Statue, she turned round. There was pity in her eyes that became laughter on her lips. She shook her head at him. "You are foolish, Jim, utterly foolish; a bad-tempered boy, that is all. How can you say such horrible things? You don't know what you are talking about. You are simply jealous and unkind. Ah! I wish you would fall in love. Love makes people good, and what you said was wicked." | Когда они дошли до статуи Ахилла, девушка повернулась к брату. В глазах ее было огорчение, но на губах играла улыбка. Она укоризненно покачала головой и сказала: — Какой же ты глупый, Джим, — глупый и злой мальчишка. Как ты можешь говорить такие ужасные вещи! Ты сам не понимаешь, что говоришь. Ты просто ревнуешь, а потому и злишься. Ах, как бы я хотела, чтобы ты кого-нибудь полюбил! Любовь делает человека добрее, а твои слова были недобрые. |
| "I am sixteen," he answered, "and I know what I am about. Mother is no help to you. She doesn't understand how to look after you. I wish now that I was not going to Australia at all. I have a great mind to chuck the whole thing up. I would, if my articles hadn't been signed." "Oh, don't be so serious, Jim. You are like one of the heroes of those silly melodramas Mother used to be so fond of acting in. I am not going to quarrel with you. I have seen him, and oh! to see him is perfect happiness. We won't quarrel. I know you would never harm any one I love, would you?" |
— Мне уже шестнадцать, — возразил Джим, — и я знаю, что говорю. Мать тебе не поможет. Она не сумеет тебя уберечь. Я уже жалею, что уезжаю. Не подпиши я контракт, послал бы к черту эту Австралию и остался бы здесь. — Не надо столько трагизма, Джим! Ты похож на героев тех глупых мелодрам, в которых любила играть мама. Но мне не хочется с тобой ссориться. Я ведь увидела его, а для меня это такое счастье! Я знаю — ты не сможешь причинить зло человеку, которого я люблю, ведь правда, Джим? |
| "Not as long as you love him, I suppose," was the sullen answer. "I shall love him for ever!" she cried. "And he?" "For ever, too!" "He had better." She shrank from him. Then she laughed and put her hand on his arm. He was merely a boy. |
— Наверное, не смогу, если ты его действительно любишь, — ответил он нехотя. — Я буду вечно его любить! — воскликнула Сибилла. — А он тебя? — И он тоже. — Пусть только попробует обидеть тебя! Сибилла невольно отпрянула от него. Но тут же рассмеялась и доверчиво сжала его руку — ведь он еще сущий ребенок. |
| At the Marble Arch they hailed an omnibus, which left them close to their shabby home in the Euston Road. It was after five o'clock, and Sibyl had to lie down for a couple of hours before acting. Jim insisted that she should do so. He said that he would sooner part with her when their mother was not present. She would be sure to make a scene, and he detested scenes of every kind. | У Мраморной Арки они сели в омнибус и вышли недалеко от своего ветхого дома на Юстон-роуд. Был уже шестой час, и Сибилле полагалось полежать часок-другой перед спектаклем. Джим настоял, чтобы и этот вечер не был исключением — тогда он сможет проститься с нею наедине. А матушка их не преминула бы разыграть слезливую сцену, чего он терпеть не мог. |
| In Sybil's own room they parted. There was jealousy in the lad's heart, and a fierce murderous hatred of the stranger who, as it seemed to him, had come between them. Yet, when her arms were flung round his neck, and her fingers strayed through his hair, he softened and kissed her with real affection. There were tears in his eyes as he went downstairs. | Расстались они с Сибиллой в ее комнате. В сердце юноши продолжала кипеть ревность и ненависть к незнакомцу, вставшему между ними, но, когда Сибилла прильнула к нему и провела рукой по его взлохмаченным волосам, Джим смягчился и поцеловал ее с искренней нежностью. Когда он спускался по лестнице, в глазах его стояли слезы. |
| His mother was waiting for him below. She grumbled at his unpunctuality, as he entered. He made no answer, but sat down to his meagre meal. The flies buzzed round the table and crawled over the stained cloth. Through the rumble of omnibuses, and the clatter of street-cabs, he could hear the droning voice devouring each minute that was left to him. | Внизу его дожидалась мать и, когда он вошел, стала упрекать его за опоздание. Джеймс ничего не ответил и принялся за скудный обед. По застиранной, в пятнах, скатерти ползали мухи и надоедливым роем вились над столом. Под громыхание омнибусов и стук колес кэбов до Джеймса доносился монотонный голос матери, омрачавший его последние минуты перед отъездом. |
| After some time, he thrust away his plate and put his head in his hands. He felt that he had a right to know. It should have been told to him before, if it was as he suspected. Leaden with fear, his mother watched him. Words dropped mechanically from her lips. A tattered lace handkerchief twitched in her fingers. When the clock struck six, he got up and went to the door. Then he turned back and looked at her. Their eyes met. In hers he saw a wild appeal for mercy. It enraged him. "Mother, I have something to ask you," he said. Her eyes wandered vaguely about the room. She made no answer. "Tell me the truth. I have a right to know. Were you married to my father?" |
Поев, он отодвинул от себя тарелку и молча сидел, подперев голову руками. Он убеждал себя, что должен решиться и, пока еще есть время, узнать наконец всю правду. Если его подозрения справедливы, то матери давно следовало сказать ему об этом. Миссис Вейн наблюдала за ним, догадываясь, о чем он думает, и с ужасом ожидая его вопросов. Слова механически слетали с ее губ, пальцы комкали изорванный кружевной платочек. Когда часы пробили шесть, Джим встал и направился к двери. Но по дороге остановился и оглянулся на мать. Взгляды их встретились, и в глазах ее он прочел горячую мольбу о пощаде. Это лишь подлило масла в огонь. — Мама, я хочу задать тебе один вопрос, — начал он. Миссис Вейн ничего не сказала, глаза ее бегали. — Признайся, мама: ты была замужем за моим отцом? Я ведь имею право это знать. |
| She heaved a deep sigh. It was a sigh of relief. The terrible moment, the moment that night and day, for weeks and months, she had dreaded, had come at last, and yet she felt no terror. Indeed, in some measure it was a disappointment to her. The vulgar directness of the question called for a direct answer. The situation had not been gradually led up to. It was crude. It reminded her of a bad rehearsal. | У миссис Вейн вырвался глубокий вздох. Это был вздох облегчения. Ужасная минута, ожидание которой омрачало ей жизнь вот уже столько месяцев, наконец наступила, и страх ее вдруг исчез. Она была даже разочарована. Откровенная прямота вопроса требовала столь же прямого ответа. Но Боже, какая жалость — сцена была слишком внезапна, она не была должным образом подготовлена! Это напоминало неудачную репетицию. |
| "No," she answered, wondering at the harsh simplicity of life. "My father was a scoundrel then!" cried the lad, clenching his fists. She shook her head. "I knew he was not free. We loved each other very much. If he had lived, he would have made provision for us. Don't speak against him, my son. He was your father, and a gentleman. Indeed, he was highly connected." An oath broke from his lips. "I don't care for myself," he exclaimed, "but don't let Sibyl.... It is a gentleman, isn't it, who is in love with her, or says he is? Highly connected, too, I suppose." For a moment a hideous sense of humiliation came over the woman. Her head drooped. She wiped her eyes with shaking hands. "Sibyl has a mother," she murmured; "I had none." |
— Нет, не была, — отвечала она, сожалея в душе, что в жизни все так грубо и просто. — Так, значит, он был негодяй? — воскликнул юноша, невольно сжимая кулаки. Мать покачала головой. — Вовсе нет. Я знала, что он не свободен. Но, Боже, как мы любили друг друга! Если бы он не умер, он обязательно бы о нас позаботился. Не осуждай его, сынок. Он был твоим отцом и настоящим джентльменом. И он был очень влиятельным человеком. У Джеймса вырвалось проклятие. — Мне все равно, что меня ожидает, — воскликнул он, — но мне важно, чтобы ничего не случилось с Сибиллой! Тот тип, который в нее влюблен или, во всяком случае, так говорит, — он ведь тоже настоящий джентльмен? И у него, конечно, тоже высокое положение в обществе? На какое-то мгновение его матерью овладело унизительное чувство стыда. Голова ее опустилась, она трясущимися руками смахнула слезы со щек. — У Сибиллы есть мать, — едва слышно проговорила она. — А у меня ее не было. |
| The lad was touched. He went towards her, and stooping down, he kissed her. "I am sorry if I have pained you by asking about my father," he said, "but I could not help it. I must go now. Good-bye. Don't forget that you will have only one child now to look after, and believe me that if this man wrongs my sister, I will find out who he is, track him down, and kill him like a dog. I swear it." | Джеймса пронзило острое чувство жалости. Он подошел к матери, наклонился к ней и поцеловал ее. — Прости, мама, если я сделал тебе больно, — сказал он. — Но я не мог не спросить… Ну что ж, мне пора. Прощай, мама! Теперь тебе надо будет заботиться только об одном твоем ребенке. Но будь уверена: если этот джентльмен обидит сестру, я все равно узнаю, кто он такой, разыщу его и убью, как собаку. Клянусь тебе в этом! |
| The exaggerated folly of the threat, the passionate gesture that accompanied it, the mad melodramatic words, made life seem more vivid to her. She was familiar with the atmosphere. She breathed more freely, and for the first time for many months she really admired her son. She would have liked to have continued the scene on the same emotional scale, but he cut her short. Trunks had to be carried down and mufflers looked for. The lodging-house drudge bustled in and out. There was the bargaining with the cabman. The moment was lost in vulgar details. | Мелодраматическое звучание угрозы и страстность жестов, сопровождавших слова Джеймса, пришлись миссис Вейн по душе: такие вещи, по ее убеждению, украшали жизнь. Она почувствовала себя в своей стихии и вздохнула свободнее. Впервые за многие месяцы она искренне восхищалась сыном. Ей бы хотелось продлить эту сцену на том же эмоциональном накале, но Джим круто оборвал разговор. Нужно было еще разыскать теплые шарфы, без которых не обойтись в таком путешествии, и пора было сносить чемоданы вниз. Слуга при меблированных комнатах, где они жили, помогал им в этом и то вбегал в дом, то выбегал из него. Затем пришлось торговаться с извозчиком. Сцена прощания была испорчена подобного рода прозаическими мелочами. |
| It was with a renewed feeling of disappointment that she waved the tattered lace handkerchief from the window, as her son drove away. She was conscious that a great opportunity had been wasted. She consoled herself by telling Sibyl how desolate she felt her life would be, now that she had only one child to look after. She remembered the phrase. It had pleased her. Of the threat she said nothing. It was vividly and dramatically expressed. She felt that they would all laugh at it some day. | И миссис Вейн не без чувства разочарования махала из окна своим изорванным кружевным платочком вслед уезжавшему сыну. Какая возможность упущена! Она утешилась лишь тогда, когда с большим чувством продекламировала Сибилле, как она несчастна, оставшись без сына, и насколько дороже теперь ей станет единственная дочь. Ей понравилось, как она это сказала, и она решила запомнить произнесенные ею слова, чтобы повторить их при удобном случае. Об угрозе в адрес Прекрасного Принца, хоть она и прозвучала эффектно и драматично, миссис Вейн умолчала. Она надеялась, что угроза эта пустая и когда-нибудь все они, включая Джеймса, только посмеются над нею. |
Оставить комментарий
Для комментирования необходимо войти через 
Вконтакте