Fair Youth and The Dark Lady Sonnets 121-130
| Sonnet 121 | Сонет 121 |
| 'Tis better to be vile than vile esteemed, When not to be receives reproach of being, And the just pleasure lost, which is so deemed Not by our feeling but by others' seeing. For why should others' false adulterate eyes Give salutation to my sportive blood? Or on my frailties why are frailer spies, Which in their wills count bad what I think good? No, I am that I am, and they that level At my abuses reckon up their own; I may be straight though they themselves be bevel; By their rank thoughts my deeds must not be shown, Unless this general evil they maintain: All men are bad and in their badness reign. | Уж лучше быть, чем только слыть дурным, Упрекам подвергаться понапрасну. Ведь даже радость превратится в дым, Когда не сам признал ее прекрасной. Бесстыдным неприязненным глазам Не опозорить буйной крови пламя. Суду шпионов - худших, чем я сам, Желанных мне пороков не предам я. Я - это я! Глумяся надо мной, Они изобличат свои проступки. Да, я прямой, а мой судья - кривой, И не ему судить мои поступки. Ведь по себе он рядит обо всех: Все люди грешны, всеми правит грех. |
| Sonnet 122 | Сонет 122 |
| Thy gift, thy tables, are within my brain Full charactered with lasting memory, Which shall above that idle rank remain Beyond all date, even to eternity; Or, at the least, so long as brain and heart Have faculty by nature to subsist, Till each to razed oblivion yield his part Of thee, thy record never can be missed. That poor retention could not so much hold, Nor need I tallies thy dear love to score; Therefore to give them from me was I bold, To trust those tables that receive thee more: To keep an adjunct to remember thee Were to import forgetfulness in me. | Твой дар, дневник, я мозгом заменил; Неизгладимы в нем воспоминанья, Он сбережет прочнее всех чернил Твои черты навек, без увяданья. Пока мой мозг и сердце будут жить, Пока самих их не коснется тленье, Я буду память о тебе хранить, И не изгладит образ твой забвенье. Всего не впишешь в бедный твой дневник, Моя ж любовь без бирок сохранится: Ее хранит души моей тайник, И я готов вернуть твои страницы. Любви тогда лишь памятка нужна, Когда не верит памяти она. |
| Sonnet 123 | Сонет 123 |
| No! Time, thou shalt not boast that I do change: Thy pyramids built up with newer might To me are nothing novel, nothing strange; They are but dressings of a former sight. Our dates are brief, and therefore we admire What thou dost foist upon us that is old, And rather make them born to our desire Than think that we before have heard them told. Thy registers and thee I both defy, Not wondering at the present, nor the past, For thy recrds, and what we see, doth lie, Made more or less by thy continual haste. This I do vow and this shall ever be: I will be true, despite thy scythe and thee. | Не хвастай, Время, будто я разбит: И новое, казалось бы, величье, И гордость подновленных пирамид Лишь новый образ старого обличья. Наш краток век, и мы твоим старьем Любуемся, как выдумкой чудесной, И верим, что его мы создаем, - А ведь оно давным-давно известно. Твои скрижали, как и ты, смешны. И то, что есть, и то, что было, ложно. Спешишь придумать сказки старины, Но в эти бредни верить невозможно. Лишь в том клянусь, что буду верен я, Как ни пугай меня коса твоя. |
| Sonnet 124 | Сонет 124 |
| If my dear love were but the child of state, It might for Fortune's bastard be unfathered, As subject to Time's love, or to Time's hate, Weeds among weeds, or flowers with flowers gathered. No, it was builded far from accident; It suffers not in smiling pomp, nor falls Under the blow of thralld discontent, Whereto th'inviting time our fashion calls; It fears not Policy, that heretic, Which works on leases of short-numb'red hours, But all alone stands hugely politic, That it nor grows with heat, nor drowns with show'rs. To this I witness call the fools of time, Which die for goodness, who have lived for crime. | Будь дочерью Фортуны и царя Моя любовь, - была б она без прав, Попала бы - из милости иль зря - В букет цветов иль в ворох сборных трав. Но нет! Ее не случай породил; Ей приторная роскошь не страшна, И не опасны взрывы рабьих сил, Которым милы наши времена. Она чужда бессмысленной грызне, Где, что ни час, царит закон иной, Она стоит поодаль, в стороне, Где не грозят ни ливни ей, ни зной. И пусть получат те глупцы урок, Чья смерть добро, чья жизнь - сплошной порок. |
| Sonnet 125 | Сонет 125 |
| Were't aught to me I bore the canopy, With my extern the outward honouring, Or laid great bases for eternity, Which proves more short than waste or ruining? Have I not seen dwellers on form and favour Lose all, and more, by paying too much rent, For compound sweet forgoing simple savour, Pitiful thrivers, in their gazing spent? No, let me be obsequious in thy heart, And take thou my oblation, poor but free, Which is not mixed with seconds, knows no art, But mutual render, only me for thee. Hence, thou suborned informer! a true soul When most impeached stands least in thy control. | Зачем нужна мне показная честь, Чтоб балдахин носили надо мною? И для чего посмертной славы лесть, Когда непрочны так ее устои? Не знаю разве, как последний грош От жадности терял искатель счастья? Как добрый вкус вдруг станет нехорош И позабыт затейной ради сласти? Но мне позволь тебе служить любя, Свой скудный дар вручить с благоговеньем, Ты ж сердцу моему отдай себя, Вознагради ответным приношеньем. Прочь, клеветник! Чем злей ты и грубей, Тем над душой ты властвуешь слабей. |
| Sonnet 126 | Сонет 126 |
| O thou my lovely boy, who in thy power Dost hold Time's fickle glass, his sickle, hour; Who hast by waning grown, and therein show'st Thy lovers withering as thy sweet self grow'st; If Nature (sovereign mistress over wrack), As thou goest onwards still will pluck thee back, She keeps thee to this purpose, that her skill May time disgrace, and wretched minutes kill. Yet fear her, O thou minion of her pleasure, She may detain, but not still keep, her treasure! Her audit (though delayed) answered must be, And her quietus is to render thee. | О, милый мальчик! Времени косы Не убоясь, ты взял его часы. И вот, цветя и набираясь сил, Поклонников своих ты подкосил. А если мать-Природа не дает Лететь тебе безудержно вперед, Она тебя оберегает тем - Чтоб время не смело тебя совсем. Но берегись! Капризна, неверна, Не станет вечно клад хранить она, И - будет день тот близок иль далек - Наступит, наконец, расплаты срок. |
| Sonnet 127 | Сонет 127 |
| In the old age black was not counted fair, Or if it were it bore not beauty's name; But now is black beauty's successive heir, And beauty slandered with a bastard shame: For since each hand hath put on Nature's power, Fairing the foul with art's false borrowed face, Sweet beauty hath no name, no holy bower, But is profaned, if not lives in disgrace. Therefore my mistress' brows are raven black, Her eyes so suited, and they mourners seem At such who not born fair no beauty lack, Sland'ring creation with a false esteem: Yet so they mourn, becoming of their woe, That every tongue says beauty should look so. | Когда-то не считался черный цвет Красивым даже в женщине прекрасной. Красавиц смуглых ныне полон свет - К чему же унижать красу напрасно? С тех пор как пошлость дерзко начала Подкрашивать уродство как угодно, Ни имени нет больше, ни угла У красоты - изгнанницы безродной. Поэтому моей любимой взгляд И цвет волос с крылом вороньим схожи, Как будто носят траурный наряд По тем, кто осквернил природу ложью. Они прекрасны. И твердят уста, Что черною должна быть красота. |
| Sonnet 128 | Сонет 128 |
| How oft, when thou, my music, music play'st, Upon that blessed wood whose motion sounds With thy sweet fingers, when thou gently sway'st The wiry concord that mine ear confounds, Do I envy those jacks that nimble leap To kiss the tender inward of thy hand, Whilst my poor lips, which should that harvest reap, At the wood's boldness by thee blushing stand! To be so tickled, they would change their state And situation with those dancing chips, O'er whom thy fingers walk with gentle gait, Making dead wood more blest than living lips. Since saucy jacks so happy are in this, Give them thy fingers, me thy lips to kiss. | Когда, бывало, музыкой своею Ты, музыка моя, пленяла нас, И чуткий слух мой звуками лелея, Мелодия под пальцами лилась, - Как ревновал я к клавишам летучим, Срывавшим поцелуи с нежных рук; Краснели губы в оскорбленье жгучем, Свою добычу упустивши вдруг. Завидуя таким прикосновеньям, Хотели б губы клавишами стать, И, обменявшись с ними положеньем, От этих пальцев тонких замирать. Когда ты клавишам приносишь рай, - Так пальцы им, а губы мне отдай. |
| Sonnet 129 | Сонет 129 |
| Th'expense of spirit in a waste of shame Is lust in action, and till action, lust Is perjured, murd'rous, bloody, full of blame, Savage, extreme, rude, cruel, not to trust, Enjoyed no sooner but despisd straight, Past reason hunted, and no sooner had Past reason hated as a swallowed bait On purpose laid to make the taker mad: Mad in pursuit, and in possession so, Had, having, and in quest to have, extreme, A bliss in proof, and proved, a very woe, Before, a joy proposed, behind, a dream. All this the world well knows, yet none knows well To shun the heaven that leads men to this hell. | Растрата духа - такова цена За похоть. И коварна, и опасна, Груба, подла, неистова она, Свирепа, вероломна, любострастна. Насытившись, - тотчас ее бранят; Едва достигнув, сразу презирают. И как приманке ей никто не рад, И как приманку все ее хватают. Безумен тот, кто гонится за ней; Безумен тот, кто обладает ею. За нею мчишься - счастья нет сильней, Ее догнал - нет горя тяжелее. Все это знают. Только не хотят Покинуть рай, ведущий прямо в ад. |
| Sonnet 130 | Сонет 130 |
| My mistress' eyes are nothing like the sun; Coral is far more red than her lips' red; If snow be white, why then her breasts are dun; If hairs be wires, black wires grow on her head. I have seen roses damasked, red and white, But no such roses see I in her cheeks, And in some perfumes is there more delight Than in the breath that from my mistress reeks. I love to hear her speak, yet well I know That music hath a far more pleasing sound; I grant I never saw a goddess go - My mistress when she walks treads on the ground. And yet, by heaven, I think my love as rare As any she belied with false compare. | Ее глаза не схожи с солнцем, нет; Коралл краснее алых этих губ; Темнее снега кожи смуглый цвет; Как проволока, черный волос груб; Узорных роз в садах не перечесть, Но их не видно на щеках у ней; И в мире много ароматов есть Ее дыханья слаще и сильней; В ее речах отраду нахожу, Хоть музыка приятнее на слух; Как шествуют богини, не скажу, Но ходит по земле, как все, мой друг. А я клянусь, - она не хуже все ж, Чем те, кого в сравненьях славит ложь. |
Оставить комментарий
Для комментирования необходимо войти через 
Вконтакте