Chapter XIII (Глава 13)
| CHAPTER XIII | ГЛАВА 13 |
| He passed out of the room and began the ascent, Basil Hallward following close behind. They walked softly, as men do instinctively at night. The lamp cast fantastic shadows on the wall and staircase. A rising wind made some of the windows rattle. When they reached the top landing, Dorian set the lamp down on the floor, and taking out the key, turned it in the lock. "You insist on knowing, Basil?" he asked in a low voice. "Yes." |
Дориан вышел из комнаты и стал подниматься по лестнице, Бэзил Холлуорд шел за ним следом. Было уже за полночь, и оба ступали осторожно, стараясь не шуметь. Лампа отбрасывала на стены и ступеньки причудливые тени. От внезапного порыва ветра где-то в окнах задребезжали стекла. На верхней площадке лестницы Дориан поставил лампу на пол и, вынув из кармана ключ, вставил его в замочную скважину. — Вы действительно хотите знать правду, Бэзил? — спросил он, понизив голос. — Очень. |
| "I am delighted," he answered, smiling. Then he added, somewhat harshly, "You are the one man in the world who is entitled to know everything about me. You have had more to do with my life than you think"; and, taking up the lamp, he opened the door and went in. A cold current of air passed them, and the light shot up for a moment in a flame of murky orange. He shuddered. "Shut the door behind you," he whispered, as he placed the lamp on the table. |
— Ну что ж, — улыбнулся Дориан и, мгновенно посерьезнев, добавил: — Вы — единственный человек, имеющий право знать мою тайну. Вы даже не подозреваете, Бэзил, какую большую роль вы сыграли в моей жизни. Он поднял лампу и, открыв дверь, вошел в комнату. Оттуда повеяло холодом, и от струи воздуха огонь в лампе вспыхнул густо-оранжевым пламенем. По телу Дориана прошла мелкая дрожь. — Закройте дверь! — шепотом велел он Холлуорду, ставя лампу на стол. |
| Hallward glanced round him with a puzzled expression. The room looked as if it had not been lived in for years. A faded Flemish tapestry, a curtained picture, an old Italian cassone, and an almost empty book-case—that was all that it seemed to contain, besides a chair and a table. As Dorian Gray was lighting a half-burned candle that was standing on the mantelshelf, he saw that the whole place was covered with dust and that the carpet was in holes. A mouse ran scuffling behind the wainscoting. There was a damp odour of mildew. | Холлуорд в недоумении оглядывал комнату. Видно было, что здесь уже много лет никто не обитал. Вылинявший фламандский гобелен, какая-то занавешенная картина, старый итальянский сундук и почти пустой книжный шкаф, да еще стол и стул — вот и все, что он увидел. Пока Дориан зажигал огарок свечи, взяв его с каминной полки, Холлуорд успел заметить, что все в этой комнате было покрыто густым слоем пыли и что ковер на полу дырявый. Было слышно, как за панелью пробежала мышь. В комнате витал сырой запах плесени. |
| "So you think that it is only God who sees the soul, Basil? Draw that curtain back, and you will see mine." The voice that spoke was cold and cruel. "You are mad, Dorian, or playing a part," muttered Hallward, frowning. "You won't? Then I must do it myself," said the young man, and he tore the curtain from its rod and flung it on the ground. |
— Значит, вы утверждаете, Бэзил, что одному только Богу дано видеть душу человека? Что ж, снимите покрывало, и вы увидите мою душу. В голосе его звучали холодные, горькие нотки. — Вы с ума сошли, Дориан! Или вы разыгрываете меня? — нахмурился Холлуорд. — Не хотите? Ну так я сам сниму, — с этими словами Дориан сдернул покрывало с картины и бросил его на пол. |
| An exclamation of horror broke from the painter's lips as he saw in the dim light the hideous face on the canvas grinning at him. There was something in its expression that filled him with disgust and loathing. Good heavens! it was Dorian Gray's own face that he was looking at! The horror, whatever it was, had not yet entirely spoiled that marvellous beauty. There was still some gold in the thinning hair and some scarlet on the sensual mouth. | Крик ужаса вырвался из уст художника, когда он в полумраке увидел жуткое лицо, насмешливо ухмылявшееся ему с полотна. В выражении этого лица было что-то возмущавшее душу, наполнявшее ее омерзением. Силы небесные, да ведь это лицо Дориана! Как ни ужасна была перемена, она не совсем еще уничтожила его дивную красоту. В поредевших волосах еще блестело золото, чувственные губы были по-прежнему алы. |
| The sodden eyes had kept something of the loveliness of their blue, the noble curves had not yet completely passed away from chiselled nostrils and from plastic throat. Yes, it was Dorian himself. But who had done it? He seemed to recognize his own brushwork, and the frame was his own design. The idea was monstrous, yet he felt afraid. He seized the lighted candle, and held it to the picture. In the left-hand corner was his own name, traced in long letters of bright vermilion. | Угасшие глаза сохраняли свою чудесную синеву, и не совсем еще исчезли благородные линии трепетных ноздрей и стройной шеи… Да, это он, Дориан. Но кто написал его таким? Присмотревшись, Бэзил Холлуорд начал узнавать свою работу, да и рама была та же самая, заказанная по его рисунку. Но это же чудовищно, невероятно! Бэзил похолодел от ужаса. Схватив горящую свечу, он поднес ее к картине. В левом углу стояла его подпись — выведенные киноварью продолговатые, красные буквы. |
| It was some foul parody, some infamous ignoble satire. He had never done that. Still, it was his own picture. He knew it, and he felt as if his blood had changed in a moment from fire to sluggish ice. His own picture! What did it mean? Why had it altered? He turned and looked at Dorian Gray with the eyes of a sick man. His mouth twitched, and his parched tongue seemed unable to articulate. He passed his hand across his forehead. It was dank with clammy sweat. | Но портрет этот был отвратительной карикатурой на то, что им когда-то было написано, издевательством над его талантом, пасквилем на его творчество! Такого он не мог написать… И все-таки перед ним стоял тот самый портрет. Холлуорд не мог его не узнать. Он чувствовал, как кровь стынет в его жилах. Если это действительно его картина, то как это могло произойти? Почему она так страшно изменилась? Когда Холлуорд повернулся к Дориану, у него был совершенно безумный вид. Губы его судорожно дергались, пересохший язык не слушался, он не мог выговорить ни слова. Он провел рукой по лбу — лоб был влажен от липкого пота. |
| The young man was leaning against the mantelshelf, watching him with that strange expression that one sees on the faces of those who are absorbed in a play when some great artist is acting. There was neither real sorrow in it nor real joy. There was simply the passion of the spectator, with perhaps a flicker of triumph in his eyes. He had taken the flower out of his coat, and was smelling it, or pretending to do so. | А Дориан стоял, прислонясь к каминной полке, и с напряженным вниманием следил за каждым движением Бэзила, будто присутствовал на захватывающем спектакле, в котором играл какой-нибудь знаменитый актер. Лицо его не выражало ни горя, ни радости — только зачарованный интерес зрителя. Лишь в глазах его нет-нет да и мелькала искорка торжества. Он вынул цветок из петлицы и делал вид, что нюхает его. |
| "What does this mean?" cried Hallward, at last. His own voice sounded shrill and curious in his ears. | — Что все это значит? — воскликнул Холлуорд и сам не узнал своего голоса — так резко и странно он прозвучал. |
| "Years ago, when I was a boy," said Dorian Gray, crushing the flower in his hand, "you met me, flattered me, and taught me to be vain of my good looks. One day you introduced me to a friend of yours, who explained to me the wonder of youth, and you finished a portrait of me that revealed to me the wonder of beauty. In a mad moment that, even now, I don't know whether I regret or not, I made a wish, perhaps you would call it a prayer...." | — Много лет назад, когда я был совсем еще мальчиком, — отвечал Дориан Грей, теребя цветок в пальцах, — вы, увидев меня и сделав своей моделью, начали восхвалять мою красоту, непрерывно льстить мне, и это пробудило во мне тщеславие. Потом вы познакомили меня со своим другом, и тот научил меня ценить этот чудесный дар — дар молодости. Когда вы написали мой портрет, я впервые открыл для себя, какой огромной силой обладает красота. И в какой-то безумный миг — до сих пор не знаю, сожалеть мне о нем или нет, — во мне вспыхнуло страстное желание навсегда сохранить свою красоту, и из моей души исторглась мольба… а скорее даже молитва… чтобы желание это было исполнено. |
| "I remember it! Oh, how well I remember it! No! the thing is impossible. The room is damp. Mildew has got into the canvas. The paints I used had some wretched mineral poison in them. I tell you the thing is impossible." | — Как хорошо я помню эти чудесные дни — будто все это было только вчера!.. Но вы же не хотите сказать… Нет, это плод вашей фантазии… Просто портрет стоит в сырой комнате, и в ткань полотна проникла плесень. А может быть, в красках, которыми я писал, оказалось какое-то едкое минеральное вещество… Да, скорей всего, в этом и заключается причина. А вы себе невесть что вообразили! Это попросту невозможно! |
| "Ah, what is impossible?" murmured the young man, going over to the window and leaning his forehead against the cold, mist-stained glass. "You told me you had destroyed it." "I was wrong. It has destroyed me." "I don't believe it is my picture." "Can't you see your ideal in it?" said Dorian bitterly. "My ideal, as you call it..." "As you called it." |
— Ах, разве в мире есть что-нибудь невозможное? — пробормотал Дориан, подойдя к окну и припав лбом к холодному запотевшему стеклу. — Но вы же говорили мне, что уничтожили портрет! — Я сказал вам неправду. Это он уничтожил меня. — Не могу поверить, что это моя картина. — Разве вы больше не узнаете свой идеал? — спросил Дориан с горечью. — Мой идеал, как вы это называете… — Нет, это вы меня так называли! |
| "There was nothing evil in it, nothing shameful. You were to me such an ideal as I shall never meet again. This is the face of a satyr." "It is the face of my soul." "Christ! what a thing I must have worshipped! It has the eyes of a devil." "Each of us has heaven and hell in him, Basil," cried Dorian with a wild gesture of despair. Hallward turned again to the portrait and gazed at it. "My God! If it is true," he exclaimed, "and this is what you have done with your life, why, you must be worse even than those who talk against you fancy you to be!" |
— В этом не было ничего дурного, и я не стыжусь этого. Я действительно видел в вас идеал, и такого идеала я больше не встречу в жизни. А то, что сейчас на картине, — это лицо какого-то сатира. — Это — лицо моей души. — Боже, чему я поклонялся! У него глаза дьявола!.. — Ах, Бэзил, в каждом из нас и рай, и в то же время ад! — произнес Дориан с отчаянием. Холлуорд снова повернулся к портрету и долго смотрел на него. — Так вот что вы сделали со своей жизнью! Боже, если это правда, то вы, наверное, еще хуже, чем думают те, кто дурно о вас говорит! |
| He held the light up again to the canvas and examined it. The surface seemed to be quite undisturbed and as he had left it. It was from within, apparently, that the foulness and horror had come. Through some strange quickening of inner life the leprosies of sin were slowly eating the thing away. The rotting of a corpse in a watery grave was not so fearful. | Он еще раз поднес к портрету свечу и стал пристально его рассматривать. Поверхность холста на вид была совершенно целой, осталась такой, какой вышла из-под его кисти. Очевидно, порча проникла откуда-то изнутри. Проказа порока разъедала портрет под влиянием какой-то внутренней силы. Это было даже страшнее, чем тление тела в сырой могиле. |
| His hand shook, and the candle fell from its socket on the floor and lay there sputtering. He placed his foot on it and put it out. Then he flung himself into the rickety chair that was standing by the table and buried his face in his hands. | Рука Холлуорда так тряслась, что свеча выпала из подсвечника и вспыхнула на полу ярким пламенем. Он затушил ее каблуком и, тяжело опустившись на расшатанный стул, стоявший у стола, закрыл лицо руками. |
| "Good God, Dorian, what a lesson! What an awful lesson!" There was no answer, but he could hear the young man sobbing at the window. "Pray, Dorian, pray," he murmured. "What is it that one was taught to say in one's boyhood? 'Lead us not into temptation. Forgive us our sins. Wash away our iniquities.' Let us say that together. The prayer of your pride has been answered. The prayer of your repentance will be answered also. I worshipped you too much. I am punished for it. You worshipped yourself too much. We are both punished." |
— Дориан, Дориан, какой урок, какой страшный урок! Ответа не было, от окна лишь доносились сдавленные рыдания Дориана. — Молитесь, Дориан, молитесь! Помните, как нас учили молиться в детстве? «Не введи нас во искушение… Отпусти нам грехи наши… Очисти нас от скверны…» Давайте помолимся вместе! Молитва, продиктованная вам тщеславием, была услышана. Так будем же надеяться, что будет услышана и молитва раскаяния. Я слишком боготворил вас — и жестоко поплатился за это. Вы тоже слишком любили себя. И страшно за это наказаны. |
| Dorian Gray turned slowly around and looked at him with tear-dimmed eyes. "It is too late, Basil," he faltered. "It is never too late, Dorian. Let us kneel down and try if we cannot remember a prayer. Isn't there a verse somewhere, 'Though your sins be as scarlet, yet I will make them as white as snow'?" "Those words mean nothing to me now." "Hush! Don't say that. You have done enough evil in your life. My God! Don't you see that accursed thing leering at us?" |
Дориан медленно поднял голову и посмотрел на Холлуорда полными слез глазами. — Поздно молиться, Бэзил, — с трудом выговорил он. — Нет, никогда не поздно, Дориан! Станем же на колени и постараемся припомнить слова какой-нибудь молитвы… Кажется, в Писании где-то сказано: «Пусть даже грехи ваши были как кровь, я сделаю их белыми как снег». — Теперь это для меня уже пустые слова. — Молчите, не смейте так говорить! Вы и так достаточно нагрешили в жизни. Разве вы не видите эту гнусную, похотливую, злобную ухмылку на лице вашего двойника? |
| Dorian Gray glanced at the picture, and suddenly an uncontrollable feeling of hatred for Basil Hallward came over him, as though it had been suggested to him by the image on the canvas, whispered into his ear by those grinning lips. The mad passions of a hunted animal stirred within him, and he loathed the man who was seated at the table, more than in his whole life he had ever loathed anything. He glanced wildly around. | Дориан взглянул на портрет, и вдруг в нем поднялась волна бешеной злобы на Бэзила Холлуорда, словно внушенная тем Дорианом, который смотрел на него с портрета, нашептанная его усмехающимися губами. В нем проснулось бешенство загнанного зверя, и в эту минуту он ненавидел человека, сидевшего у стола, такой жгучей ненавистью, которой до сих пор никогда не испытывал. Он обвел блуждающим взглядом комнату. |
| Something glimmered on the top of the painted chest that faced him. His eye fell on it. He knew what it was. It was a knife that he had brought up, some days before, to cut a piece of cord, and had forgotten to take away with him. He moved slowly towards it, passing Hallward as he did so. As soon as he got behind him, he seized it and turned round. Hallward stirred in his chair as if he was going to rise. He rushed at him and dug the knife into the great vein that is behind the ear, crushing the man's head down on the table and stabbing again and again. | На крышке стоявшего за столом сундука что-то поблескивало, и он вспомнил, что несколько дней назад принес сюда нож, чтобы перерезать какую-то веревку, и, очевидно, оставил его на сундуке. Обойдя стол, Дориан медленно приблизился к сундуку и, когда оказался за спиной Холлуорда, схватил нож и резко к нему повернулся. Холлуорд сделал движение, словно собираясь встать, но Дориан подскочил к нему, вонзил ему нож в вену за ухом и, прижав голову художника к столу, стал наносить удар за ударом. |
| There was a stifled groan and the horrible sound of some one choking with blood. Three times the outstretched arms shot up convulsively, waving grotesque, stiff-fingered hands in the air. He stabbed him twice more, but the man did not move. Something began to trickle on the floor. He waited for a moment, still pressing the head down. Then he threw the knife on the table, and listened. | There was a stifled groan and the horrible sound of some one choking with blood. Three times the outstretched arms shot up convulsively, waving grotesque, stiff-fingered hands in the air. He stabbed him twice more, but the man did not move. Something began to trickle on the floor. He waited for a moment, still pressing the head down. Then he threw the knife on the table, and listened. |
| He could hear nothing, but the drip, drip on the threadbare carpet. He opened the door and went out on the landing. The house was absolutely quiet. No one was about. For a few seconds he stood bending over the balustrade and peering down into the black seething well of darkness. Then he took out the key and returned to the room, locking himself in as he did so. | Полная тишина, нарушаемая лишь легким звуком капель, падающих на протертый ковер. Дориан открыл дверь и крадучись вышел на площадку. Нигде ни звука, все давно легли спать. Несколько секунд он стоял, перегнувшись через перила, и смотрел вниз, пытаясь что-то различить в черном колодце мрака. Потом вынул ключ из замка и, вернувшись в комнату, запер дверь изнутри. |
| The thing was still seated in the chair, straining over the table with bowed head, and humped back, and long fantastic arms. Had it not been for the red jagged tear in the neck and the clotted black pool that was slowly widening on the table, one would have said that the man was simply asleep. | Холлуорд сидел в той же позе, голова его покоилась на столе, его неестественно вывернутые руки казались необыкновенно длинными. Если бы не рваная рана на затылке и медленно растекавшаяся по столу темная лужа, можно было бы подумать, что человек просто спит. |
| How quickly it had all been done! He felt strangely calm, and walking over to the window, opened it and stepped out on the balcony. The wind had blown the fog away, and the sky was like a monstrous peacock's tail, starred with myriads of golden eyes. He looked down and saw the policeman going his rounds and flashing the long beam of his lantern on the doors of the silent houses. The crimson spot of a prowling hansom gleamed at the corner and then vanished. | Как быстро все это произошло! Дориан чувствовал себя странно спокойным. Он открыл окно и вышел на балкон. Ветер к этому времени разогнал туман, и небо было похоже на огромный павлиний хвост, усеянный мириадами золотых глаз. Внизу, на улице, Дориан увидел полисмена, который обходил участок, направляя вытянутый луч своего фонаря на двери затихших домов. На углу мелькнуло и скрылось красное пятно проезжавшего кэба. |
| A woman in a fluttering shawl was creeping slowly by the railings, staggering as she went. Now and then she stopped and peered back. Once, she began to sing in a hoarse voice. The policeman strolled over and said something to her. She stumbled away, laughing. A bitter blast swept across the square. The gas-lamps flickered and became blue, and the leafless trees shook their black iron branches to and fro. He shivered and went back, closing the window behind him. | Какая-то женщина, пошатываясь, медленно брела вдоль решетки сквера, и ветер трепал шаль на ее плечах. По временам она останавливалась, оглядываясь, а затем вдруг запела хриплым голосом, и тогда полисмен подошел к ней и что-то сказал. Она засмеялась и нетвердыми шагами поплелась дальше. |
| Having reached the door, he turned the key and opened it. He did not even glance at the murdered man. He felt that the secret of the whole thing was not to realize the situation. The friend who had painted the fatal portrait to which all his misery had been due had gone out of his life. That was enough. | Налетел резкий порыв ветра, газовые фонари на площади замигали синим пламенем, а безлистные деревья стали раскачивать черными, словно чугунными, сучьями. Дрожа от холода, Дориан вернулся с балкона в комнату и закрыл окно. Подойдя к двери на лестницу, он отпер ее. На убитого художника он даже не взглянул, инстинктивно понимая, что главное теперь — не думать о случившемся. Друг, написавший роковой портрет, послуживший причиной всех его несчастий, навсегда ушел из его жизни. Вот, собственно, и все. |
| Then he remembered the lamp. It was a rather curious one of Moorish workmanship, made of dull silver inlaid with arabesques of burnished steel, and studded with coarse turquoises. Perhaps it might be missed by his servant, and questions would be asked. He hesitated for a moment, then he turned back and took it from the table. He could not help seeing the dead thing. How still it was! How horribly white the long hands looked! It was like a dreadful wax image. | Выходя, Дориан вспомнил о лампе. Это была довольно редкая вещь мавританской работы, из темного серебра, инкрустированная арабесками на вороненой стали и усеянная крупной бирюзой. Ее исчезновение из библиотеки может быть замечено лакеем и вызвать лишние вопросы… Дориан на миг остановился в нерешительности, затем вернулся и взял лампу со стола. При этом он невольно посмотрел на тело убитого. Как он неподвижен! Как страшна мертвенная белизна его длинных рук! Он напоминал жуткую восковую фигуру из паноптикума. |
| Having locked the door behind him, he crept quietly downstairs. The woodwork creaked and seemed to cry out as if in pain. He stopped several times and waited. No: everything was still. It was merely the sound of his own footsteps. | Заперев за собой дверь, Дориан, крадучись, сошел по лестнице вниз. По временам деревянные ступеньки под его ногами поскрипывали, словно стонали от боли. Тогда он замирал на месте и выжидал… Нет, в доме по-прежнему все было спокойно, ничего, кроме звука его шагов. |
| When he reached the library, he saw the bag and coat in the corner. They must be hidden away somewhere. He unlocked a secret press that was in the wainscoting, a press in which he kept his own curious disguises, and put them into it. He could easily burn them afterwards. Then he pulled out his watch. It was twenty minutes to two. | Когда он вошел в библиотеку, ему бросились в глаза саквояж и пальто в углу. Их надо было куда-нибудь спрятать. Он открыл потайной шкаф в стене, где лежала одежда, в которую он облачался для своих ночных похождений, и спрятал туда вещи Бэзила; при первом же удобном случае он их просто сожжет. Затем он посмотрел на часы. Было без двадцати два. |
| He sat down and began to think. Every year—every month, almost—men were strangled in England for what he had done. There had been a madness of murder in the air. Some red star had come too close to the earth.... And yet, what evidence was there against him? Basil Hallward had left the house at eleven. No one had seen him come in again. Most of the servants were at Selby Royal. His valet had gone to bed.... Paris! Yes. It was to Paris that Basil had gone, and by the midnight train, as he had intended. With his curious reserved habits, it would be months before any suspicions would be roused. Months! Everything could be destroyed long before then. | Он сел и принялся размышлять. За преступления, подобные тому, которое он только что совершил, в Англии каждый год, чуть ли не каждый месяц вешают сотни людей… Этой ночью воздух был заражен бациллой убийства. Должно быть, какая-то кровавая звезда проносилась мимо Земли… Но какие против него улики? Бэзил Холлуорд покинул дом Дориана в одиннадцать часов, и ни одна живая душа не видела, как он вернулся: почти вся прислуга сейчас в Селби, а камердинер уже спал. Все будут считать, что Бэзил уехал в Париж двенадцатичасовым поездом, как и намеревался. Он вел замкнутый образ жизни, был необыкновенно скрытен, так что пройдет немало месяцев, прежде чем его хватятся и возникнут какие-либо подозрения. А следы можно будет замести задолго до этого. |
| A sudden thought struck him. He put on his fur coat and hat and went out into the hall. There he paused, hearing the slow heavy tread of the policeman on the pavement outside and seeing the flash of the bull's-eye reflected in the window. He waited and held his breath. | Вдруг его осенила новая мысль. Надев шубу и шапку, он вышел в переднюю. Здесь постоял, прислушиваясь к неспешным шагам полисмена на улице и следя за отблесками его фонаря в окне. Затаив дыхание, он ждал, пока тот уйдет. |
| After a few moments he drew back the latch and slipped out, shutting the door very gently behind him. Then he began ringing the bell. In about five minutes his valet appeared, half-dressed and looking very drowsy. | ерез несколько минут он отодвинул засов и тихонько вышел, бесшумно закрыв за собой дверь. А затем начал звонить в дверь. Через пять минут появился заспанный, полуодетый камердинер. |
| "I am sorry to have had to wake you up, Francis," he said, stepping in; "but I had forgotten my latch-key. What time is it?" "Ten minutes past two, sir," answered the man, looking at the clock and blinking. "Ten minutes past two? How horribly late! You must wake me at nine to-morrow. I have some work to do." "All right, sir." "Did any one call this evening?" "Mr. Hallward, sir. He stayed here till eleven, and then he went away to catch his train." "Oh! I am sorry I didn't see him. Did he leave any message?" "No, sir, except that he would write to you from Paris, if he did not find you at the club." "That will do, Francis. Don't forget to call me at nine to-morrow." "No, sir." |
— Извините, Фрэнсис, что разбудил вас, — сказал Дориан, входя в прихожую, — я забыл дома ключ. Который час? — Десять минут третьего, сэр, — ответил слуга, сонно щурясь на часы. — Третьего? Неужели так поздно?! Завтра разбудите меня в девять, у меня с утра неотложное дело. — Да, сэр. — Кто-нибудь ко мне приходил? — Мистер Холлуорд. Ждал вас до одиннадцати, потом ушел. Он спешил на поезд. — Вот как? Жаль, что он меня не застал! Ничего не просил передать? — Ничего, сэр. Сказал только, что напишет вам из Парижа, если не увидит сегодня в клубе. — Хорошо, Фрэнсис. Так не забудьте же разбудить меня в девять. — Будет исполнено, сэр. |
| The man shambled down the passage in his slippers. | И слуга, шлепая ночными туфлями, удалился по коридору в свою комнату. |
| Dorian Gray threw his hat and coat upon the table and passed into the library. For a quarter of an hour he walked up and down the room, biting his lip and thinking. Then he took down the Blue Book from one of the shelves and began to turn over the leaves. "Alan Campbell, 152, Hertford Street, Mayfair." Yes; that was the man he wanted. | Дориан бросил пальто и шляпу на столик и отправился в библиотеку. Минут пятнадцать он шагал из угла в угол и, кусая губы, о чем-то размышлял. Потом снял с полки Синюю книгу и стал ее перелистывать. Ага, нашел! «Алан Кемпбелл — Мейфэр, Хартфорд-стрит, 52». Да, вот кто ему сейчас нужен! |
Оставить комментарий
Для комментирования необходимо войти через
Вконтакте